"Секта Идиота" Томас лиготти (фрагмент).
Во сне я был в маленькой темной комнате, чьи высокие окна взирали на лабиринт улиц, раскинувшийся под пропастью звезд. Правда, пусть звезды и светили ярко, улицы внизу утопали в темно-серой тусклости, что не была присуща ни ночи, ни дню, ни даже переходной фазе между ними - сумеркам
. Глядя в окно, я полнился уверенностью, что в уединенных уголках этой сцены творятся таинства, туманные обряды, противоречащие обыденности; и казалось мне, что неспроста я беспокоился о том, что творилось в одной, похожей на мою, комнате с высокими окнами, - точное местоположение было мне недоступно, но что-то твердило мне, что идущий в настоящее время процесс призван глубоко повлиять на все мое существование. В то же время я не ощущал себя значимым ни для этого, ни для какого-либо другого мира. Я был лишь точкой, поставленной наугад в хитросплетенном лабиринте линий. Неприкаянное чувство, ощущение чуждости, похоже, и было источником волнения, ни разу доселе не испытанного, - ведь я, ничего не значащий конгломерат живой плоти, оказался каким-то чудом там, где меня никогда не должно было быть, и огромная ловчая сеть рока уже смыкалась надо мной. Из родной стихии света я был низвергнут в холодный мрак - и сон, что явился мне, намекал на то, что жизнь моя близка к роковым изменениям или даже концу, бесславному концу бесславного человечка.
Но я все равно не мог не зайти в ту, другую, комнату - ведь в ней, как мне чудилось, этот продуманный сюжет получит некое развитие. Мне казалось, будто я вижу нечеткие фигуры. Комната была просторна, но из мебели в ней было лишь несколько стульев странной формы - над остальным пространством довлел головокружительный вид на звездную черноту. Набухшая волдырем луна светила ярко, расписывая стены таинственными голубыми узорами, и звезды на ее фоне казались чем-то избыточным, неуместным - как тусклая гирлянда при полноценном освещении.
Будучи во сне лишь наблюдателем - не полноправным персонажем сцены, я осознал, что есть и другие, подобные этой, комнаты - все они заранее подготовлены для неких торжеств или собраний. Царившая в них атмосфера - некий дух, сформировавшийся независимо от слагавших интерьер множества форм и оттенков, - осознанно сплетала пространство и время в единый узел, и за считаные секунды, проведенные в таких комнатах, миновали будто бы целые века или даже тысячелетия. Здесь самый скромный и тесный уголок мог таить целую вселенную.
И тогда я внимание на жильцов обратил. Они были с головы до пят укутаны в мантии, и лишь по изгибам смятой ткани я смог понять, что позы, в которых они застыли на своих стульях, неестественны, а формы - ужасающи, пусть ужас и подпирало любопытство от столкновения со столь странными существами. В том случае, если не люди, то кто же? На своих стульях они безумно раскачивались взад-вперед, словно их мышцы и кости не могли удержать хозяев в одном положении. Каждая принятая поза, возможно, имела некий ритуальный смысл. Головы жильцов существовали отдельно от тел - и только в их наклонах друг к другу я улавливал какие-то еретические отголоски земной анатомии. Именно от этих "Голов" исходил мягкий шум, возможно служивший этим созданиям речью.
Но во сне возникла другая подробность, указавшая на иной способ коммуникации этих гудящих фигур, восседавших в застойном сиянии луны. Из объемных рукавов по бокам каждой из них выступали тонкие заскорузлые отростки, то переходящие во множество слабых когтеобразных придатков, то сужавшиеся обратно до свисающих щупалец. Суетные их движения я трактовал как способ передачи информации - похоже, жильцы комнаты что-то живо, безостановочно обсуждали.
Противоестественная жестикуляция заворожила меня, и я почувствовал, что вот-вот проснусь - вернусь к реальности с ощущением того, что узнал некий ужасный секрет, смысл которого так и остался туманным в силу того, что нельзя его выразить, не пользуясь языком этой жуткой гостиничной секты. Но сон продолжился, равно как и жестовая беседа жильцов. На моих глазах из рук в руки передавалось некое сакральное знание, ответ на главный вопрос о порядке всех вещей. Движения придатков порождали вереницу неприглядных аналогий - дрожащая паутина, лапки мухи, алчно потираемые друг о друга, трепетание языка змеи. Но общее впечатление от сна лишь отчасти задействовало то, что я называю триумфом гротеска. Оно было сложным и четким, не подразумевая ни путаницы, ни даже утешительной сновидческой двусмысленности. Мир, явленный мне, пребывал в трансе, и жертвами этого стали не только несчастные лунатики, коими манипулировали эти монстры в мантиях, но и сами монстры - манипуляторы. Существовала здесь и сила, довлеющая над ними, - ей они и служили, ею они и подпитывались; и не было в этой силе никакого умысла гипнотизера - одно лишь бездушие, один лишь идиотизм, возведенный в наводящую страх степень. Этой несмышлёной силе здесь поклонялись, как богу.