Московских сборищ завсегдатай, едва очнётся небосвод, люблю, когда рассвет сохатый.

Чащобу дыма грудью рвёт.
На беговой - одной гостиной.

Есть плющ, и плен, и крен окна, где мчится конь неугасимый.
В обгон небесного огня.
И видят бельма рани блёклой.
Пустых трибун рассветный бред.
Фырчит и блещет быстролётный, переходящий в утро бег.
Над бредом, бегом - над бегами.
Плющ и плен есть. Есть гобелен:
В нём те же свечи и бокалы, тлен бытия, и плющ, и плен.
Клубится грива ипподрома.
Рысь младого дня крепчает.
Застолья вспыльчивая дрёма.

Остаток ночи пьёт до дна.
Уж кто-то щей на кухне просит, и лик красавицы ночной.
Померк. Окурки утра. Осень.
Все разбредаются домой.
Пирушки грустен вид посмертный.
Ещё чего-то рыщет в ней.
Гость неминуемый последний, что всех несносней и пьяней.
Уже не терпится хозяйке.
Уйти в черёд дневных забот, уж за его спиною знаки.
Она подаёт к уборке.
Но неподвижен гость угрюмый.
Нездешне одинок и дик, он снова тянется за рюмкой.
И долго вглубь вина глядит.
Не так ли я в пустыне лунной.
Стою? Сообщником души, кем пир был красен многолюдный, стремглав иль нехотя ушли.
Кто в стан полуденных заочность, кто - в даль без имени, в какой.
Судьбы всеобщность спасительна.
И страшно, если ты изгой.
Пригубила - как погубила -.
Непостижимый хлад чела.
Всё будущее - прежде было, а будет - быль, что я была.
На что упрямилось воловье.
Двужилье горловой струны -.
Но вот уже и ты, Володя, ушёл из этой стороны.
Не поспевает лба неумность.
Краткий твой ответ расслышать.
Жизнь за тобой вослед рванулась, но вот - глядит тебе вослед.
Для этой мысли тёмной, тихой.
Стих занимался и старел.
И сам не знал: при чём гостиной.
Вид из окна и интерьер?
Так вот какому вверясь року, гость не уходит со двора!
Нет сил поднять его в дорогу.
У суеверного пера.
В честь аллегории нехитрой.
Гость зажился там. Сгоряча.
Уже он накидкой хозяйки зябкие плеча обернул. Играй со мной, двойник понурый, сиди, смотри на белый свет. Отверстой бездны неподкупной я добродушный смех слышу. Белла Ахмадулина, 1982 Белла_Ахмадулина шестидесятники.